Движение мысли как движение, сохраняющее внутреннюю жизнь при поломанной внешней: признать злость и отчаяние, увидеть освобождение в вере, ощутить онемение и потерю смысла, начать собственную историю.
"Все слова, которые не полагается произносить вслух, пишу - и стираю. Разглаживаю песок, пишу и стираю, а потом внимательно разглядываю песок: белый и нежный как солнечный свет. Никакой грязи, ничего сатанинского и грешного к песку не прилипло. Светлый ровный песок как и был, в нем ничего не изменилось. Если бы жизнь была такой же! А впрочем она такая и есть. Человек копается в грязи, оговаривает и проклинает, сердце его полно лжи, он мочится, испражняется, постыдно тычется в мокрую женскую промежность – и вот приходит Бог. Проводит мастерком – и готово! Никаких уродливых слов, никаких позорных поступков – чистый, белый и ровный песок. И о чем это говорит? Что нового мы узнаем о мире? А вот что: Бог все же есть. На дне самой глубокой пропасти, в угаре войн, насилий и жестокостей, несмотря ни на что – Бог все же есть. Долго смотрю я на песок и мне все тревожней и тревожней, даже подташнивает. А что за смысл жить, если все равно все будет стерто и разглажено? Вся моя жизнь, все мои радости и страдания будут забыты. Меня опустят в землю и засыпят землей, и все. И такая же судьба ждет каждого: и строптивых хуторян, и замечательную девушку, которую я так люблю и даже моего обожаемого учителя. И если нас всех сотрут, если мы бесследно исчезнем – в чем смысл? Вот сижу я на грубо сколоченном табурете, и у меня все болит, зубы выбиты, во рту вкус крови, не лучше ли сейчас же пойти к реке и пусть она как Бог смоет меня с этой земли? Я опять беру палочку и перевожу дух. Палочка прикоснулась к поверхности песка и оставила узкое неглубокое ущелье с осыпью. «Я» - вот он я, каждый может увидеть и потрогать. Следовательно «я есть». Третье слово приходит сразу, но я долго размышляю, прежде чем нацарапать его на песке. «Человек». Я – человек. Дальше почти не задумываясь: «Я пришел с гор. У меня есть сестра. Ее зовут Анне-Маарет». После каждого предложения в песочнице уже нет места, вся исписана. Я долго смотрю на буквы, закрываю глаза и только когда понимаю, что вижу их не глядя, в уме, стираю и пишу следующее: «Нашей матери мы были не нужны»."
Микаэль Ниеми, "Сварить медведя".
